Почти две недели в полку шло разбирательство допущенных в лётной работе случаев аварийности. От многочисленных методических занятий и всевозможных, придуманных высокими комиссиями зачётов, у лётчиков «плавились» мозги. Казалось, испытанию на прочность не будет конца. Но вот все рекомендованные «планы мероприятий» выполнены, зачёты сданы, виновные наказаны и назначается дата очередных долгожданных полётов – 6 сентября 1976 года. Полёты были спланированы в одну смену с началом полётов в 11.00. День выдался по-летнему тёплым и на небе ни единого облачка – то, что надо большинству лётного состава. Многим предстояло слетать по кругу, в зону на простой пилотаж и отработать боевое применение в простых метеоусловиях, т.е. выполнить те упражнения, без которых невозможно дальнейшее продвижение по программе переучивания.
После выполнения разведки погоды и дачи предполётных указаний, в строгом соответствии с плановой таблицей, в чётко назначенное время, начались плановые учебные полёты 530-го иап.
Первый разлёт, включающий в себя подъём в воздух восьми самолётов, происходит за каких-то 10 минут. Все самолёты, кроме спарки (учебный МиГ-25пу), летавшей на разведку погоды, имеют 100% заправку. Заняв пилотажные зоны, маршруты полётов, они приступили к выполнению полётных заданий. Учитывая полные заправки, всем им предстоит пробыть в воздухе не менее 45-50 минут, а то и более. Следующий разлёт может начаться только после освобождения пилотажных зон и маршрутов.
. Виктору Беленко предстояло лететь во втором разлёте по упражнению №6 Курсу боевой подготовки ИА ПВО для Изд.84 – под таким названием был зашифрован Миг-25п.
Упражнение №6 – Тренировочный (самостоятельный) полёт в зону для отработки техники пилотирования на средних и больших высотах – включало в себя два полёта, и выполнялись они в ПМУ (простых метеорологических условиях). Виктору предстояло выполнить второй полёт, т.к. первый он выполнил ещё в августе. Поскольку самолёт с бортовым №31, на котором ему запланировано было лететь, выполнял свой первый полёт в данную лётную смену, то имел полную, 100% заправку.
Обширный антициклон, располагавшийся над водами Японского моря, определял безоблачную погоду и над Приморьем, и над северным японским островом Хокайдо. Наличие погодных условий, а так же более чем достаточное количество топлива на самолёте, и помогли Виктору осуществить свою заветную мечту – «смыться за бугор». (Чуть ниже я более детально остановлюсь на этом).
Когда пилотажные зоны начали освобождаться лётчиками, вылетевшими в первом разлёте, Виктор, получив разрешение руководителя полётов, выполнил взлёт с указанием занять вторую зону. 

Полетная карта летчика со схемой пилотажных зон и типовых маршрутов полетов для отработки самолётовождения и боевого применения с аэр. «Соколовка».


Пилотажная зона №2 из которой В. Беленко совершил свой побег.


Зона №2 расположена восточнее аэродрома на удалении 45 км. Центр зоны – населённый пункт Ленино. Размер зоны – 42х28 км. Безопасная высота полёта в зоне – 1800м.
Взлёт он выполнил за 10-15 минут до окончания первого часа полётов. Вслед за ним выполнили взлёт ещё три самолёта согласно плановой таблице полётов.
Через 4 минуты после взлёта от Виктора поступил доклад:
- 323-й зону 2 занял, задание.
Получив от РП (руководителя полётов):
-323-му задание разрешаю, - коротко ответил:
- Выполняю.
Прошло 2-3 минуты, не более, и от руководителя ближней зоны, находящегося рядом с руководителем полётов, поступает тревожная информация о пропаже с экрана обзорной РЛС метки от самолёта Беленко. Отсутствие метки на экранах радиолокационных станций констатируют и с командного пункта полка. Следуют нервные и тревожные запросы РП, но в ответ – тишина. В страшное никто верить не хочет. Даются команды обратить внимание на метки от самолётов, находящихся севернее второй зоны и, предпринимаются попытки, навести на эти самолёты лётчиков, взлетевших вместе с В.Беленко. Сделать это удаётся, но выясняется, что это самолёты МиГ-21 с соседнего аэродрома ВВС Черниговка.
Следует предположение, что у лётчика отказала радиосвязь, возможно, пилотажно-навигационные приборы и он, потеряв ориентировку, заблудился. Делаются запросы по УКВ и КВ радиостанциям, передаются команды через авиационный радиокомпас. Его призывают стать в «коробочку» с минутным интервалом. Команды и запросы РП дублируют находящиеся в воздухе экипажи, но тщетно – в ответ гнетущее молчание.
Руководитель полётов даёт, всем экипажам, находящимся в воздухе, команду на прекращение полётных заданий и возвращение на «точку» (аэродром), а по громкой связи на ЦЗТ и в высотный домик следует распоряжение:
- Лётному составу готовность не занимать!
Кто уже сидел в кабине самолёта на связи, услышали по радио:
- Готовность три, - что означало – уйти со связи и покинуть кабину самолёта.
По оперативной линии следует доклад наверх о пропаже самолёта и лётчика, и с аэродрома Центральная Угловая вызывается поисковый Ми-8. Лететь ему более часа.
Экипажи, взлетавшие вместе с Беленко, возвращаются и производят посадку. Когда садится крайний (в авиации последнего не бывает) самолёт и заруливает на ЦЗТ, многие лётчики продолжают верить в чудо и, глядя на часы, считают остаток топлива и теоретически возможное время полёта пропавшего самолёта. Ещё есть надежда, что он неожиданно появится. Но вот тают расчётные минуты, а с ними уходит и надежда на возвращение лётчика и самолёта. Теперь уже у всех понимание того, что, дай Бог, остаться в живых лётчику.



На аэродроме устанавливается непривычно тяжёлая, с признаками беды, тишина. Технический состав не спеша, без лишней суеты, большей частью молча, выполняет послеполётную подготовку на, выполнивших всего по одному полёту, самолётах, а лётчики вполголоса, словно боясь спугнуть кого-то, выдвигают и обсуждают версии очередного лётного происшествия.
Дальше сложившейся ситуацией начинает управлять командир полка Ю.Шевцов. От него в адрес начальника штаба полка и заместителя по инженерно-авиационной службе (инженер полка), поступает команда о сборе и подготовке к выполнению своих обязанностей лиц, входящих в воздушную и наземную поисковые команды. Первую поручено организовать В.Огольцову, а вторую – полковому инженеру (фамилию его, к сожалению, уже забыл).
Несмотря на то, что обе поисковые команды определяются к началу каждого учебного года приказом по полку с указанием конкретных фамилий, на тот момент, особенно воздушную поисковую команду, пришлось формировать заново. Это было вызвано большой текучестью личного состава, прежде всего лётного. К тому же, начальник ПДС полка, и он же старший группы воздушной поисковой команды, А.Корнелюк, после допущенной аварии и катапультирования, от лётной работы был отстранён и находился на медицинском обследовании в военном госпитале. Кто-то был в отпуске, а кто-то – в наряде или на боевом дежурстве.
Пока Ми-8 летел из Центральной Угловой в Чугуевку, было произведено формирование воздушной поисковой группы из 5-6 человек. В неё, капитан Огольцов включил и меня. Подозвав к себе, коротко сказал:
-Ты, Подмолода, при любом раскладе местный старожил и лучше тебя район полётов ни кто не знает, поэтому будешь помогать командиру вертолёта, осуществлять поиск. (Я прошу читателя извинить меня, что лишний раз вынужден упоминать себя, но так было на самом деле.)
Когда комплектование группы было закончено, мы стали ждать прилёта Ми-8. Время тянулось долго, а все разговоры сводились к одной и той же печальной теме: что случилось и жив ли наш сослуживец и боевой товарищ Виктор Беленко?
С ИПУ (инженерного пункта управления) в это время по внешней громко-говорящей связи раздавались команды инженера полка, связанные с подготовкой к убытию наземной поисковой команды к ещё неизвестному, пока, месту падения самолёта.
Но вот послышалось «жужжание» «вертушки». Зависнув в воздухе, в районе 2-й рулёжной дорожки, плавно приземляется Ми-8 и сразу же начинает рулить в сторону магистральной. Там его уже ждут топливозаправщик и машина со спецснаряжением для группы поиска.
Пока борттехник готовит вертолёт к полёту, командир Ми-8 интересуется районом предстоящих поисков. Здесь капитан Огольцов показывает ему на меня и уже я по имеющейся у командира вертолёта карте, показываю границы 2-й зоны, и место, где следует искать пропавший самолёт.
Прибывает подполковник Шевцов, делает короткий инструктаж нашей группы: напоминает о наших действиях и предупреждает о соблюдении мер безопасности при осуществлении поиска.
Через 15-20 минут вертолёт к полёту готов, и мы садимся в него. Командир и начальник штаба остаются на земле. Следует запуск двигателей, руление на взлётную, короткий взлёт и набор высоты с разворотом на восток.
Полёт выполняется в строгом соответствии с правилами визуальных полётов – путём сличения карты с местностью. Учитывая скорость полёта вертолёта (180-220 км в час, в среднем 3км в минуту), окружающий пейзаж воспринимается, как в замедленном кино и времени больше, чем достаточно для того, что бы рассмотреть пролетаемую местность, а безоблачное и прозрачное небо делают возможным вести обзор на многие километры в округе. Курс держим в центр зоны №2. Находимся посредине между н.п.Ленино и аэродромом, а они одинаково хорошо видны.
Про себя отмечаю, что прошло более 2-х часов, как пропал самолёт с Виктором Беленко, Что дадут наши поиски? Командир вертолёта идёт строго по долине и держит высоту более 1000 метров – так лучше и дальше видно. Подлетаем к посёлку Ленино, а за ним на восток, на западных склонах крутых сопок, видны три, расположенных на значительном расстоянии друг от друга, дымных очага. До них ещё далеко, километров 6-8, но в душе вырастает тревога – вот они следы случившейся беды. Командир вертолёта делает неоднократные запросы Виктора Беленко на частоте аварийной радиостанции «Прибой-1УМ», входящей в комплект аварийного снаряжения лётчика, но ответа нет. Одновременно делаются доклады на землю. Отсутствие ответной радиосвязи и приближающиеся навстречу дымные очаги, плодят грустные и печальные мысли – лётчик погиб. Учитывая большие расстояния между дымными очагами, следует предположение, что самолёт рассыпался (из-за взрыва) ещё в воздухе. И это произошло настолько быстро, что лётчик не смог ни доложить, ни катапультироваться.
Решено обследовать дымный очаг находящийся прямо по курсу полёта. Подлетаем, всматриваемся и видим, что горит какой-то мусор, никаких фрагментов от самолёта не видно.
Разворачиваемся на юг и следуем к другому очагу. Опять, то же самое – горит, а точнее дымит, мусор. Снижаемся ниже, так, что отчётливо видны стволы деревьев, но нет ничего такого, что могло бы объяснить пропажу самолёта.
С набором высоты, и с разворотом на север, следуем к третьему очагу. Подлетаем, становимся в вираж, всматриваемся, и опять нас постигает разочарование – никаких следов от самолёта, дымятся какие-то пеньки. После доклада на землю, принимаем решение о расширении зоны поисков в восточном направлении и обследовании восточной стороны сопок. Набираем высоту и, всматриваясь вниз, ищем очаги дыма или пожара. Таковых не видно. Тогда решено обратить внимание на наличие в тайге прогалин, которые могли бы образоваться от касательного падения самолёта. Сделав несколько галсов с севера на юг и наоборот, таковых не находим. Обращаем внимание и на долину уходящую в сторону Японского моря от юго-восточной окраины зоны, но не находим ничего такого, что могло бы привлечь внимание.
Время уходит, пошёл уже второй час поисков, а результат отсутствует. Принимаем решение, обследовать территорию, прилегающую к самому посёлку Ленино. Развернувшись на запад, следуем со снижением прямо на центр посёлка. Высота полёта метров 200. Командир вертолёта начинает описывать левый круг вокруг посёлка. Хорошо видны многочисленные селяне группами и в одиночку и, что характерно, многие из них машут руками и показывают на восток. И это при том, что находятся они в разных местах посёлка и на приличном расстоянии друг от друга. Из этих одинаковых жестов следовало, что они знают что-то важное о том, что нас интересует, и что мы ищем.
Решаем набрать высоту, доложить на землю о странных сигналах селян и запросить разрешение на посадку с тем, чтобы узнать, что за информацию люди хотят довести до нас. После доклада, поступила команда: «Ждать». Шёл длительный процесс согласования по оперативной линии. Вертолёт в ожидании разрешения продолжал кружить, а жители неутомимо продолжали махать руками и указывать на восток.
Прошло минут 10-15, пока было получено разрешение на посадку. Садиться решено было на школьное футбольное поле, прямо в центре посёлка. Поняв наше намерение, жители освободили территорию, прилегающую к месту посадки, и как только приземление вертолёта состоялось, ринулись к нему. Выйдя к ним, мы объяснили цель своей посадки, а они, не дослушав нас, перебивая друг друга, бросились объяснять, как видели, восточнее села, резко снижающийся за сопки самолёт-истребитель, и слышали взрыв.
Подошли какие-то представители местной власти и в более спокойной форме объяснили то же, что мы уже успели услышать от жителей села. Полученная информация оказалась достаточно полезной, т.к. нацеливала вести дальнейшие поиски в конкретном направлении – восточном. Значит, мы или не долетели до места падения самолёта, и оно находится далеко за границами зоны, или невнимательно обследовали те места, над которыми пролетали.
Просим жителей отойти от вертолёта. Командир запускает двигатели, взлетает и с набором высоты летит в сторону аэродрома – для дальнейших поисков нужна заправка топливом. Когда после набора высоты восстанавливается радиосвязь с землёй, он докладывает на СКП и сообщает о полученной от селян информации.
Вертолёт возвращается на аэродром, садится и заруливает на своё привычное место. По громкой связи следует распоряжение инженера полка об ускоренной подготовке вертолёта к повторному вылету. Борттехник вертолёта обещает, что за 20-25 минут вертолёт будет готов к полёту.
Уходим в сторону от вертолёта и устраиваем перекур. Подходят полковые лётчики, интересуются, но успокоить их нам нечем – чёткая информация, хорошая или плохая, отсутствует. По ходу выясняется, что наземная поисковая команда уже убыла в район поиска и, что за время пока мы осуществляли поиск пропавшего самолёта, на аэродром прибыло корпусное и армейское начальство, и находятся они на СКП.
Об окончании подготовки вертолёта к полёту и его готовности к вылету поступает доклад на СКП, но оттуда следует команда:
-Поисковой группе быть у вертолёта и ждать команды на вылет по внешней громко- говорящей связи.
Ждём. Время летит быстро. До захода солнца чуть больше 2-х часов. Надо торопиться. Каждый из лётчиков представляет себя на месте Виктора Беленко и понимает, что при такой труднообъяснимой медлительности и нераспорядительности вышестоящих военных чиновников, всё меньше и меньше остаётся шансов на благополучный исход. Это злит и вызывает в каждом внутренний протест
Через какое-то время на служебном УАЗике подъезжает подполковник Шевцов и на обращённые к нему взоры лётчиков, с досадой и растерянностью от бессилия сообщает:
- Из Москвы поступила команда о прекращении поисков
. Судя по этой информации, и по его виду следовало, что на тот момент ни он, ни те, кто находился на СКП, ещё не знали о причинах прохождения абсолютно не отвечающей сложившейся ситуации команды.
Ожидание в состоянии неопределённости продолжалось. День подходил к концу. Всё ближе и ближе к горизонту приближалось солнце. Стало ясно, что за час до его захода, воздушные поиски пропавшего самолёта и лётчика уже не возобновятся.
С заходом солнца от командира полка поступает команда:
-Личному составу полка убыть на ужин. Завтра построение в 9.00 на плацу у полкового штаба.
Садимся в лётный автобус и едем в военный городок. В голове такие мысли, что их трудно как-то упорядочить и понять – что же происходит? Чем ближе к городку, тем сильнее стаёт вопрос: кто и как будет объяснять жене Виктора Беленко его невозвращение с полётов? Здесь, то же, каждый примеряет эту ситуацию на себя и ставит на место супруги Беленко свою жену. Трудно быть «гонцом» приносящим дурную весть, но ещё труднее молодой женщине, имеющей маленького ребёнка, воспринять эту весть и понять, что у неё не стало мужа, а у ребёнка – отца.
Кто в печальный вечер 6 сентября 1976 года держал разговор с супругой Виктора, и что ей было сказано? – не знаю.
Когда автобус подъехал к дому №60 по ул. Титова (установленное командиром полка место сбора лётного состава для отъезда на полёты и при объявлении тревоги), то многие, отказавшись от ужина в лётной столовой, направились сразу домой. Расставаясь, говорили друг другу «до свидания» и желали спокойной ночи, понимая, что мысли и думы о пропавшем товарище спать не дадут.
Зная, что наземная поисковая команда продолжала выдвижение в район н.п. Ленино (именно туда ей была поставлена задача, прибыть), у лётчиков сложилась версия: полёт закончился катастрофой; место падения самолёта и гибели лётчика из каких-то других источников стало известно, но находится оно в трудно доступном месте и участие воздушной поисковой команды решено прекратить в силу невозможности использования её потенциала.
То, что наземная поисковая команда не получила команду «отбой», подтверждает отсутствие, у лиц находившихся на СКП, достоверной информации по пропавшим лётчику и самолёту или, что кто-то и знал, но не говорил другим, потому что не верил в такую жуткую и страшную новость. А, возможно, в Москве дав команду на прекращение воздушных поисков, думали над тем, какую выдать мотивацию и как объяснить всем случившееся невообразимое ЧП?



Ночь прошла беспокойно, в постоянных раздумьях. С наступлением утра, по одному и группами, потянулись в столовую и к месту построения офицеры и прапорщики полка. У всех разговор про вчерашний случай и нет ли у кого новой информации по случившемуся лётному происшествию? По ходу выясняется, что в полк прибыл, а с учётом недавней инспекции, точнее будет сказать, вернулся, маршал авиации Е.Савицкий.
Подхожу к штабу полка (до начала построения мне надо было зайти в штаб эскадрильи) и, - Бог ты мой! – площадка между штабом полка и гостиницей инженерно-технического состава, заставлена машинами с будками на базе ГАЗ-66 и работающими автономными агрегатами электропитания, а возле них охрана – часовой с карабином. На крышах будок – антенны, по земле – тянутся жгуты кабелей и проводов. Напрягаю мозги – да это же машины для обеспечения спецсвязи! Открываю центральную входную дверь в штаб полка и двигаюсь к двери штаба эскадрильи, но тут, безупречно отутюженный и выбритый дежурный по штабу полка зычным голосом останавливает меня:
- Товарищ старший лейтенант, Ваша фамилия? – и видя моё смятение, продолжает: - Приказано всех входящих в штаб и выходящих из него записывать в журнал с указанием времени.
Мне стало не по себе, даже страшно. От него же я узнаю, что, примерно с полуночи, в штабе вовсю кипит работа и, что на втором этаже (место расположения кабинетов командира полка, его заместителей, начальника штаба, начальника политотдела, строевой и секретной частей полка) полным-полно людей в военной форме и в штатском.
Эка, думаю я, как всё закрутилось-завертелось. Сравнивая, как была обставлена работа предыдущих комиссий, работавших в полку по случаям аварийности, я пришёл к заключению, что теперь-то из нас ни то, что вытянут жилы, а повытряхивают души и ни кому мало не покажется.
Иду на плац, и пока ещё нет команды на построение, делюсь впечатлениями о увиденном со своими товарищами.
Но вот капитан Огольцов даёт команду:
-Полк, становись! – и все занимают места в своих подразделениях.
Тут же, поступает следующая команда:
- Командирам эскадрилий и начальникам проверить свой личный состав и доложить!
Выполнив поверку, те докладывают ему.
Появляется командир полка и капитан Огольцов пронзительно громко и чётко подаёт очередную короткую команду:
-Полк, смирно! Равнение на-право! – и чеканя шаг, с приложенной к козырьку фуражки правой рукой, идёт навстречу командиру.
Выслушав доклад начальника штаба полка, командир здоровается с личным составом и услышав ответное:
-Здравия желаем, товарищ подполковник! – даёт команду: - Вольно.
Наступает кульминационный момент. Все ждут, что скажет командир по факту вчерашней пропажи лётчика и самолёта. В воздухе повисает напряжённая тишина.
Вместо прояснения ситуации, подполковник Шевцов объявляет о проведении инженерно-техническим составом профилактических работ на авиационной технике согласно плану инженера полка, а лётному составу после построения собраться в курилке возле штаба полка.
Все в недоумении: ни слова не сказано о главном – что с лётчиком? Но коль уж лётный состав собирают отдельно, значит, что-то должно быть сказано им.
Подходим к курилке, до неё от места построения неполных 100 метров. Кто садится, кто стоит. Входит полковник А.Чернышёв (старший лётчик-инспектор войсковой части 25954 – из аппарата командующего ИА ПВО, именно он курировал 530-й иап с момента переучивания на МиГ-25п) и, показывая рукой, попросил положенную в этих случаях команду «Товарищи офицеры!» - не подавать.
Внимательно обводя своим взглядом собравшихся в курилке лётчиков и, видимо, собираясь с духом сам, не спеша, делая короткие паузы, начал говорить:
-Вчера Беленко улетел в Японию и попросил политического убежища у Соединённых Штатов Америки. Наши РЛС, расположенные на побережье, осуществляли его проводку, как неопознанной цели. До удаления 120км от береговой черты, он летел на высоте 100 метров, а затем, перейдя в набор, занял высоту 6000 метров. Полёт осуществлял в направлении американской авиабазы «Титосе». На подлёте к ней, примерно в 60км до неё, был встречен поднятыми на его перехват двумя дежурными истребителями. Заметив их, и боясь оказаться сбитым, он снизился на малую высоту и ушёл на юг. Заметив по курсу полёта аэродром, произвёл на нём посадку. Этот аэродром – гражданский аэропорт в городе Хакодате с длиной посадочной полосы 1400 метров. Посадку осуществил с большим перелётом и по этой причине выкатился за её пределы. У одного из фотографов, пригрозив выстрелом в воздух из своего пистолета, забрал фотоаппарат и засветил плёнку. Когда к нему прибыли официальные представители японской власти, он попросил у них содействия для встречи с американцами и по их прибытии заявил о своём желании получить у них политическое убежище.
Хочу заострить внимание читателя на том, что я постарался максимально точно воспроизвести сказанное нам на второй день после улёта В.Беленко. Полагаю, что именно в этой первичной информации максимально точно отражены имевшие место факты. А дальше уже началась трансформация этих фактов, и они постепенно перешли в разряд новостей, которые «сорока носит на своём хвосте». На некоторых из них, я ещё остановлюсь отдельно.
Когда полковник Чернышёв закончил говорить, лётчики, втянув головы в плечи, с выраженным чувством собственной вины за случившееся, начали смотреть друг другу в глаза. И в этих взглядах читались одни и те же вопросы: неужели такое стало возможно и верить ли сказанному? А если это - правда, то, может быть, рядом находится такой же предатель? Но то, что сказанное – правда, лучше всего подтверждается наличием спецмашин у штаба полка и строгостью пропускного режима на входе в него.
Шоковое состояние лётчиков прерывается голосом начальника политотдела полка майора Норенко:
-Доведённую до вас информацию держать при себе и ни кому, ни чего не говорить. (Становится понятным, почему ни слова не было сказано на полковом построении - скорее всего, такое распоряжение поступило свыше.)
Дальше, выдержав некоторую паузу, он продолжил:
-Я вот сейчас анализирую предательство Беленко и прихожу к выводу, что его можно было «раскусить»…
Видимо, желая ещё что-то добавить к сказанному, но, передумав, он закончил словами:
-Если у кого-то из вас есть информация способная как-то прояснить совершённый им улёт, то подходите или ко мне в кабинет, или к представителям спецслужб, - и назвал номер кабинета на втором этаже полкового штаба.

Майор Норенко прибыл в полк на должность начальника политотдела полка, вместо майора Атрощенко, после окончания военно-политической академии в августе-сентябре 1975года. Был он высокого роста с крупными чертами лица и волнистыми, зачёсанными назад, смолянистыми волосами. Первая, проступающая на его висках седина и манера вести неторопливый, без лишнего напряжения, разговор, располагали подчинённых к общению с ним и к высказыванию собственной точки зрения по обсуждаемым темам.
Он же, надо отдать ему должное, не стремился использовать своё положение для оказания давления и, более того, подавления в собеседнике стремления разобраться в вопросах, определяемых самой жизнью. На вид ему было лет 35. Летал он до этого на самолётах Су-15. Вполне возможно, что в Саваслейке он переучивался на МиГ-25п в одно время с В.Беленко.
Забегая вперёд, хочу отметить, что он каждый раз, когда заходил разговор о Беленко, неутомимо твердил лётчикам, что у того всё было написано на лице и надо было только своевременно прочитать и проявить решительность. Когда же его просили конкретизировать факты, позволяющие делать такие утверждения, то следовали упоминания о высокомерии, надменности и чрезмерной самоуверенности последнего.
С возражениями лётчиков, о неправильности подхода к оценке человека с таких позиций, он не соглашался. Его самовнушение оказалось настолько сильным и стойким, что он готов был признать полную свою вину за случившееся. Его внутренние терзания просматривались невооружённым взглядом и частые разговоры по этой теме, затеваемые им первым, подтверждали это.



А дальше последовало указание командира полка:
-Лётному составу находиться в своих классах, заниматься оформлением лётной документации и изучением инструкции лётчику. Перерывы строго по расписанию и меньше одиночных болтаний.
Из курилки идём в свои классы. Понятно, какая документация, и какая Инструкция лётчику? Все разговоры только о Беленко и каждый пытается припомнить хотя бы что-нибудь, позволяющее объяснить такое жестокое предательство с его стороны. Пожалуй, самым главным и без ответа был вопрос: почему и с чьей помощью он оказался «на краю земли» и в полку, который переучивался на МиГ-25п? Случайность это, или действительно работа спецслужб США?
Целого дня не хватило для ответов на вновь и вновь возникающие вопросы. Хранят полное молчание радио и телевидение СССР. О печати пока, как будто, говорить ещё рано. Из уст тех, кто занят разбором этого дела, так же, нет никаких новых данных.
Жажда получить более полную информацию и понять мотивы совершённого В.Беленко преступления, заставляют меня сделать предложение своим сослуживцам, одолеваемым аналогичным желанием, прийти вечером ко мне домой, и послушать «Голос Америки» или радиостанцию «Свобода».
Почему у меня? Да потому, что я был обладателем переносного транзисторного радиоприёмника ВЭФ-201 с пятью диапазонами коротких волн, что позволяло осуществлять приём большего количества передающих станций. Договариваемся на семь часов вечера, к началу выпуска новостей.
Чуть раньше условленного времени пришли мои однокашники: Е.Илюхин, А,Пигарёв, В,Николаев и бывший сосед В.Беленко по квартире №19 – М.Анадолов. Почти все они были с жёнами.
Включив ВЭФ-201 и настроив его на «Голос Америки», затаив дыхание, стали слушать выпуск новостей. Начался он с сообщения об улёте В.Беленко. С этого момента уже ни у кого не оставалось сомнений, что он действительно находится «за бугром». Почти весь часовой выпуск был посвящён ему и самолёту МиГ-25п. Чувствовалось, что его предательский поступок стал новостью №1 не только для нас, но и для тех, кто был от нас по ту сторону.
Проведя час у приёмника, мы надеялись услышать голос самого Виктора и узнать: во-первых, что заставило его сделать то, что он сделал, а во-вторых, - а как же семья? Запросив политическое убежище в США, попросит ли он у них же содействия для воссоединения с женой и сыном?
Расставшись с сослуживцами, я ещё несколько раз включал «забугорные голоса», но ответов на эти вопросы, так и не было получено.



8 сентября 1976 года началось также с полкового построения. Но теперь уже информацию об улёте В.Беленко доводят до всего личного состава полка. Думаю, что для подавляющего большинства она была полностью неожиданной, т.к. сразу после её оглашения, державшаяся какое-то время тишина, была нарушена возгласами и выкриками: «У-у-у-у, предатель!», «Иуда!», «Дерьмо! Его четвертовать мало!», «Попадись мне, шкуру снял бы, не задумываясь!» и т.д.
После построения снова идём в свои классы. На площадке перед штабом полка всё те же охраняемые спецмашины, а на входе в него – всё тот же строгий пропускной режим. Разойдясь по эскадрильским классам, продолжаем разговоры о Беленко и, уж в который раз, обсуждаем поставленные его улётом вопросы.
Через какое-то время, в класс входит дежурный по штабу полка и сообщает, что майор Норенко вызывает меня к себе в кабинет. Поднимаюсь на второй этаж, стучусь в двери начПО и, услышав задверное «войдите», вхожу в кабинет.
-Товарищ майор, старший лейтенант Подмолода по Вашему приказанию прибыл, - строго по Уставу представляюсь я, занятому чтением каких-то бумаг, майору Норенко. Внимательно окинув меня своим взглядом, он, сидящий в кресле, без предложения мне присесть, и пристально глядя в глаза, начал говорить:
- У меня есть информация, что вчера у себя дома, Вы устроили коллективное прослушивание радиостанции «Голос Америки»… Ожидая, как я буду реагировать на сказанное им, сделал паузу.
Понимая в полной мере возможные последствия за находящиеся под запретом действия, и сознавая, что кривить душою в этой ситуации нет смысла я, не дожидаясь, когда он продолжит говорить дальше, с горечью за своё попадание под подозрение о ненадёжности и неблагонадёжности, ответил:
-Товарищ майор, Вы ведь прекрасно знаете, что, кроме того, что довёл до нас полковник Чернышёв, мы ничего больше не слышали и не знаем. Просто интересно знать, что заставило его так поступить? Как он объяснит свой поступок? Почему он предал Родину, своих товарищей и свою семью? Только это и ничего более, заставило меня слушать «Голос Америки».
Чисто по человечески ему, видимо, было всё предельно ясно, а потому он без лишней строгости сказал:
-Не положено. Понятно?
-Да, - ответил я и, получив разрешение убыть, закрыл за собою дверь его кабинета.
Медленно опускаюсь по ступенькам вниз, а в голове назойливый, безответный вопрос: кто «сдал» меня? Поступившая из чьих уст информационная утечка, стала причиной незапланированной, короткой, но малоприятной и предельно опасной аудиенции с начальником политотдела полка? Неужели «настучал» кто-то из моих однокашников? Не хочется в это верить, ведь уже восемь лет как мы вместе, начиная с курсантской скамьи. Я им верю, как и самому себе.
Чтобы не травмировать их лишний раз своими сомнениями, для себя решаю о содержании беседы с майором В.Норенко им ничего не говорить, коллективного прослушивания «забугорных голосов» больше не устраивать и, что вести себя в сложившейся обстановке следует более осторожно во всех отношениях.
И, слава Богу, что объяснение состоялось с майором Норенко, а не с сотрудниками КГБ. Впервые мне по настоящему стало страшно за себя и возможные последствия. Последующие события подтвердили мои опасения и правильность сделанных из этого случая выводов.

Работа комиссии расследующей улёт Беленко продолжается, но для нас ничего нового не говорится. И только от полковника Чернышёва узнаём, что супругу Беленко вместе с сыном отправляют на самолёте в Москву и, что есть первые очевидцы безвозвратного полёта Виктора Беленко. Ими оказались геологи, работавшие на одной из сопок примыкающей к долине уходящей к Японскому морю. По их словам они видели, как
серый истребитель с двумя килями пролетел в сторону моря на большой скорости и ниже них. Новости эти мы узнали на третий день после улёта, т.е. 9 сентября.
После соединения воедино увиденное жителями посёлка Ленино резкое снижение самолёта и свидетельства геологов о низко летящем самолёте, отчётливо рисуется картинка состоявшегося улёта. Заняв пилотажную зону №2 и получив разрешение руководителя полётов на выполнение задания, В.Беленко сразу же приступил к резкому снижению (скорее к пикированию) и при этом кратковременно перешёл скорость звука. Учитывая, что при переходе звукового барьера образуется ударная волна, напоминающая по звуку взрыв, то в учебных полётах переходить скорость звука на высотах менее 12 000 метров, запрещено. Он же допустил переход скорости звука на высоте менее 4000м и поэтому этот эффект проявился в виде взрыва большой силы. Увидев резко снижающийся и исчезнувший за сопками самолёт, и последовавший вслед за этим взрыв, жители посчитали, что самолёт с лётчиком врезался в землю и взорвался…
Кажется, в этот же день, 9 сентября, появились первые сообщения по радио и телевидению об улёте Беленко в Японию. Звучали они более чем скупо и, самое главное, неправдиво:
-В одном из авиационных полков Дальнего Востока, при выполнении учебного полёта лётчиком была потеряна ориентировка, что привело к выполнению им вынужденной посадки на территории Японии.
Всё, и больше ни слова. Уже позже началась дипломатическая пикировка между СССР и Японией и неуклюжие попытки с нашей стороны доказать факт допущенного со стороны Японии насилия к Виктору Беленко и использования по отношению к нему психотропных средств, приведших к его неадекватному поведению.
В разработанном службами КГБ и отцами советской дипломатии сценарии, решено было использовать и супругу Беленко. Для этого её и отправили в Москву, где на проводившихся многочисленных пресс-конференциях ей было поручено делать бесконечные заявления-требования о немедленном возвращении домой мужа и отца.



10 сентября 1976 года рано утром меня разбудил звонок входной двери. Открываю глаза, в окнах только-только начинается рассвет. Встаю, открываю дверь и на пороге вижу стоящего в спортивном костюме своего командира авиаэскадрильи майора Мишечека:
-Здравствуй, Виктор. Как чувствуешь себя, и как отдыхал?
-Здравствуйте, Анатолий Николаевич. Спалось хорошо и чувствую себя нормально, – отвечаю я, и никак не могу понять, чем вызваны личное появление комэска и его вопросы о моём самочувствии.
-Командир полка приказал мне найти лётчика для полёта с ним на УТИ МиГ-15 в Центральную Угловую (аэродром рядом с Владивостоком). Я подумал и, учитывая, что ты ещё недавно на этом самолёте летал, решил свой выбор остановить на тебе. Готов? Справишься? - и пристально посмотрел на меня.
-Конечно, – отвечаю я.
-Тогда 10 минут тебе на сборы, опускайся вниз и подходи к подъезду командира полка.
Очередной раз я прошу извинения у читателя, но пройти мимо личности своего командира авиаэскадрильи, научившего меня летать на МиГ-25п, я просто-напросто не могу. Выпускник АВВАКУЛ-68г., он после училища попал служить в Барановичи, в иап, который вскоре в числе первых полков переучился на МиГ-25п. В 1975 году после окончания академии он по распределению прибыл в Чугуевку на должность командира авиаэскадрильи.
Чуть меньше среднего роста, слегка худощавый, с широким скуластым лицом, с крупной головою и с морщинами на большом открытом с залысинами лбу, он производил впечатление волевого и целеустремлённого человека. Будучи тонким психологом, он умел в своих подчинённых найти те точки, воздействуя на которые можно было в максимальной степени использовать человеческий потенциал. Откровенных трудяг он замечал и, видя проявляемые ими упорство и настырность, старался своё доверие к ним делать неограниченным. Умел прощать человеческие слабости и никогда не давал своих подчинённых в обиду. Нерадивых выявлял и не стеснялся в глаза говорить им слова, которых те заслуживали. В быту был прост и при случае мог, выполняя функции тамады, успешно руководить, по случаю какого-либо события, застольем. На службе все мы обращались к нему по воинскому званию, а в быту, в свободное от службы время, - по имени отчеству. Он же к нам, - чаще по имени и реже – по фамилии.



Быстро собравшись и поцеловав своего маленького сынишку, сбегаю по лестнице вниз и иду к первому подъезду. У подъезда уже стоит командирский УАЗик, а водитель протирает стёкла машины. Здороваюсь с ним, и в коротком разговоре узнаю, что командир полка всю ночь находился в штабе полка и, что не более получаса назад, прибыл домой для приведения себя в порядок.
Через 2-3 минуты из подъезда одновременно выходят подполковник Шевцов и майор Мишечек, и о чём-то ведут разговор. Подойдя к машине, командир полка замечает меня, здоровается со мною за руку и даёт команду водителю:
-В медсанчасть!
Пока садимся в машину, я замечаю, что командир безупречно выбрит, повседневная форма одежды выглажена, а коричневые туфли до блеска начищены. И только красные, воспалённые от бессонницы глаза, подтверждают сказанное его водителем – проведённая им в штабе полка очередная ночь была напряжённой и бессонной.
Майор Мишечек, как и я, одет в лётную форму. Машина трогается с места, и командир полка спрашивает меня:
-Комэска поставил тебе задачу? Готов её выполнить?
-Так точно! – отвечаю я, и тут же про себя отмечаю, что он допустил не типичное для себя обращение на «ты».
Отсутствие официальности подействовало на меня ободряюще. Перевариваю в голове заданные им вопросы, касающиеся предстоящего непредвиденного полёта, и прихожу к выводу, что каких-либо трудностей и сложностей быть не может, т.к. все аэродромы в радиусе 500км., их данные, маршруты полёта на них, я знаю наизусть. (Отступление: предъявляемые в то время к лётчику требования по знанию близлежащих запасных аэродромов были непреложными и обязательными, а их невыполнение влекло за собою отстранение от полётов со всеми вытекающими отсюда последствиями.) Что касается полугодичного перерыва в полётах на УТИ МиГ-15, то за пять лет полётов на нём я изучил его так, что готов лететь сейчас хоть с закрытыми глазами.
Каких-то две минуты и мы в медсанчасти. Она почти рядом с домом, у полкового КП. Старший врач полка капитан Болох уже ждёт нас. Пройдя обязательный предполётный медицинский контроль, опять садимся в УАЗик и едем на аэродром.
Подполковник Шевцов, занятый, по всей вероятности, своими мыслями, молчит, молчим и мы. На главной улице Чугуевки, ведущей к аэродрому, видны первые проснувшиеся селяне. Из-за сопок, у подножия слегка окутанных лёгким туманом, встаёт большое, оранжево-красное солнце.
-Хорошая будет сегодня погода, как шестого…. Летать бы сейчас, а приходится переживать этот дурдом. Вот, мерзавец, натворил…. Как всё это пережить? Сочтены мои дни…, скорей бы уже, – прервал устоявшееся продолжительное молчание командир полка.
-Товарищ командир, ну зачем Вы торопитесь снимать себя с должности…? – попытался, как-то, своим сочувствием успокоить его майор Мишечек, но оказался прерванным:
-Тут, дай Бог, не попасть под трибунал, а ты про должность…. За гораздо меньшие грехи лишают должности, а тут такое! Вот везу, - и показал находящийся в его кожаной папке, какой-то, опечатанный секретными печатями, коричневый пакет. – Приказали срочно доставить, всю ночь готовили с начальником штаба. Зачем им это – не пойму…?
Сделанная пауза переросла в новое длительное молчание, сопровождаемое лишь монотонным звуком работающего двигателя командирского трудяги-УАЗика.
Въезжаем на аэродром. На ЦЗТ уже стоит спарка УТИ МиГ-15, и возле него снуют специалисты инженерно-авиационной службы. Подъехав к самолёту, командир получает доклад о готовности самолёта к вылету. Тут же он даёт команду майору Мишечеку следовать на его УАЗике на СКП для руководства нашим вылетом, а мне – связаться с диспетчером и получить все необходимые для выполнения полёта на другой аэродром данные. Идём в высотный домик. На входе командира ждёт с докладом о погоде начальник метеослужбы полка: по всему Приморью – простые метеоусловия, т.е. солнечно и безоблачно.
Созваниваюсь с диспетчером, делаю нужные записи в наколенном планшете и, надев лётное снаряжение, подхожу с докладом к подполковнику Шевцову:
-Товарищ командир, старший лейтенант Подмолода к полёту готов, разрешите получить указания.
-Есть, какие неясности, вопросы?
-Никак нет, – коротко отвечаю я.
-Если так, то тогда считай, что меня в кабине нет. Выполняй всё так, как если бы летел сам. Ясно?
Отвечаю: - Так точно! – и направляюсь к самолёту.
Занимаю место в передней кабине, а командир садится в заднюю.
Запуск, проверка работы двигателя, руление, короткий взлёт и набор заданной высоты полёта по маршруту.
Погода действительно такая, как и четыре дня назад, в день улёта Беленко. В голову лезут связанные с ним мысли, но не до них – надо выполнять полёт.
Неполных 20 минут полёта, и вот уже она – Центральная Угловая, но садиться приходится после выработки подвесных топливных баков – так положено. Итого весь полёт занял 40 минут.